Думала она дольше, чем это, на мой взгляд, было допустимо с точки зрения вежливости и отношений между близкими людьми. Я же ее не про смысл жизни спрашивал.
— Ты. Мне. Зачем. Мне нужен, – повторила Ирка, расчесывая щеточкой ресницы. Она с наслаждением вглядывалась в свое лицо – действительно, ни морщинки, ни прыщика, ни мельчайшего изъяна. Лицо с обложки. Красивая она у меня!
— Ты. Мне. Зачем нужен, – снова повторила она нараспев, и до меня дошло, что на самом деле она отнюдь не находится в лихорадочном поиске ответа на этот важный для меня вопрос, как мне сначала показалось. Она в принципе об этом не думает, а целиком поглощена макияжем.
— Ну так как, Ирка? – попробовал я не отстать от нее.
— Слушай, ну что ты прицепился? – она легонько шлепнула меня по ноге. – Ну нужен, да. Ты мне нужен.
— Но Ирка! Я спрашиваю не о том, нужен ли я тебе. Я спрашиваю, зачем я тебе нужен.
Тут она положила зеркало на кровать и действительно задумалась. И засмеялась.
— А что, у тебя никаких вариантов нет? – ее улыбка была дурашливой и распутной.
— Но все же?
Она царственно похлопала меня по трусам, которые я уже успел надеть.
— Ответ следует искать где-то здесь, – она снова засмеялась и уставилась в зеркало.
— И что, дело только в этом? – настаивал я. – Только в сексе?
Ирка начинала раздражаться.
— Слушай, а в чем еще? В том, что ты мне все время пытаешься что-то приготовить, как крейзи-старушенция со второго этажа для своего жирного кабана?
— Ну, не знаю, – я понял, что снова обидел Ирку своими глупыми вопросами. – Извини, я правда совсем не о том думаю.
Но настроение у нее уже испортилось. Она быстро встала и натянула платье.
— Эй, ты уже собираешься уходить?
— Да, мне пора.
Я знал, что ей – пора. Приближался вечер – наиболее коммерчески успешное время для отношений между мужчиной и женщиной. И зачем ей тратить вечернее время на меня? Но я знал, что она могла побыть со мной еще немного – и собиралась побыть, пока я не начал ее дергать своими «серьезными» вопросами. А сейчас она поедет куда-то в кафе и проведет это время, мое время, потягивая латте и листая журналы. Может быть, флиртуя с новым хахалем.
— Слушай. Я хочу жить, – отчитывала она меня. – Жить, а не загоняться. А у тебя все время – исключительно какие-то загоны. Какие-то, твою мать, «чувства»! – она брезгливо подобрала губы. – И ничего, кроме них! Давай застегни!
Ирка села ко мне на кровать, повернулась спиной. Я потянул вверх молнию на платье. Белое платье Prada было из натурального шелка, легкого, как крылья бабочки. На меня вдруг накатило, я прижался к ее спине носом, обвив руками, обняв за плечи. Эту молнию, которую я сейчас застегнул, скоро расстегнет другой мужчина. Который употребит Иркину красоту и молодость, а она после этого никуда не будет от него спешить. И это – нормально. Просто я – слишком сентиментальный.
Ирка покорно замерла, позволяя мне надышаться ее телом. Она сидела вот так, с прямой спиной, и, наверное, получала удовольствие от собственной позы, оттого, как это, если посмотреть со стороны, наверное, красиво – когда ты в дорогом шелковом платье сидишь, а тебя так вожделеют, так льнут к тебе, так страстно обнимают. Потому что когда тебя хотят, это значит, что ты – супер. Потом она, видимо, почувствовала, что глаза мои увлажнились, и брезгливо отпрянула. Резко встав, она подошла к настенному зеркалу и попыталась рассмотреть на шелке следы от моих слез.
— Ты что делаешь? – спросила она. – Ты вообще знаешь, сколько это стоит?
Я знал. Это стоит 5-6 тысяч юаней. На такие деньги я могу жить полгода.
— Посмотри, пятен не будет? – спросила она холодно. – Между нами пролегла стена моей несдержанности.
— Нет, не будет. Это же вода. Слезы – это вода, – ответил я.
— Знаешь, иногда я забываю, какой ты… — кажется, тут она хотела по-товарищески выматериться, но сдержалась. – Какой ты чудак.
— Извини, – сказал я максимально спокойно. – Ты к нему?
— Да, к Степану Викентьевичу.
Ирка ходила по комнате, бросая взгляды в зеркало – то ли ее волновало возможное появление пятен на белом шелке, то ли просто кайфовала оттого, как на ней сидит новое платье.
— И вы с ним займетесь «холодным сексом»? – я пытался проверить степень собственной выдержки. Мне удалось почти ничего не почувствовать: я привык.
— Ой, слушай! – фыркнула она. – Я же тебе все уже объяснила. Я с ним не кончаю.
Тут в ней, похоже, все же что-то шевельнулось, потому что она снова спикировала на кровать и произнесла с доверительной интонацией:
— Послушай. Мне с тобой хорошо, – она даже положила палец мне на ладонь, такой показатель близости — прикасаться к партнеру уже после того, как физическая часть общения завершилась.
– Мне с тобой хорошо, а с ним – просто. Но ты же понимаешь. Степан Викентьевич много работает. Больше, чем ты, когда занимаешься… Чем, ты говорил, по жизни занимаешься?
Я, конечно, не говорил, чем занимаюсь по жизни, да ей это и не интересно. Я махнул рукой, мол, продолжай, давай не будем о мелочах.
— Из-за того, что он много работает, мы с ним в принципе не разговариваем. Только вот этим занимаемся и все. И я не кончаю. Я вообще только с тобой кончаю, я же сказала. А со всеми остальными – решаю вопросы. Вот скажи, ты бы мог мне такое платье купить? А? Мог бы?
Нет, очевидно, что я не мог бы со своих мелких барыжных ходок, с собственного мелкого наркотрафика, покупать ей Prada. Прибыльность торговли мовой сильно преувеличена. Вот если бы я занимался, как Степан Викентьевич, сбытом остатков российской нефти – был бы другой разговор. Торговля родиной – всегда в чести.
— Вот видишь! Мы с тобой – на равных, а с ним у меня shopping-sex. Мы после этого всегда едем в маркет, так он благодарит меня. Потому что я должна хорошо одеваться, чтобы ты меня хотел, вот как сейчас.
Эту пластинку, которую она сейчас включила, я уже слышал и хорошо знал каждую ноту. Поэтому просто встал, помог ей собраться, спустился во двор (полторашки с пивом под креслом дяди Саши уже не было: хоть к кому-то сегодня пришло простое и ничем не омраченное счастье) и стоял рядом с Иркой в ожидании такси.
— Пока, моя… — я хотел сказать «любимая», но она просила не называть ее «любимой». Потому что считает «любовь» морально устаревшим явлением, которое сейчас в принципе уже не встречается. Потому что, как она говорит, «изменился мир, изменились люди». Поэтому я закончил фразу так: «Пока, моя Ирочка!»
— Я не твоя! – бодро уточнила она и, перед тем, как запрыгнуть в машину, растрепала мне волосы на голове одним быстрым приятельским жестом.
